04 ноября 2024
1981
В русской историографии по поводу затопления кораблей в Севастополе 11 (23) сентября 1854 года основной является мысль, что это событие вообще сломало всю стратегию союзников. Мол, до этого они собирались посадить десант на корабли и прорваться в гавань Севастополя, дабы там высадить десант, а после затопления такое действие стало невозможным, и теперь все свелось к осаде города, которая заняла больше года и стоила многих тысяч жизней. На чем это утверждение базируется?
Первый источник — это знаменитый британский историк Уильям Лиард Клоуз. Однако при этом сам Клоуз не верит в возможность прорыва в гавань:
«Однако 23 сентября 1854 года, когда армии, прикрытые флотами, возобновили свое продвижение на юг, противник предпринял шаг, который показал, что, несмотря на пушки фортов Константина и Александра, и пушки кораблей около бона, он опасался, что вход в его гавань может быть прорван.
Он потопил все семь судов в гавани. Шаг был, в целом, надежным. Блокируя вход, как он это сделал, он не только освободился от всех беспокойств относительно внезапного нападения с моря, но и высвободил для общих целей обороны около 15 000 моряков, включая многих хороших артиллеристов, в то же время он получил для вооружения новых сухопутных фортов, которые он возводил, почти неограниченный запас тяжелых орудий.
Позже союзники сами могли бы, без сомнения, потопить корабли около бона, если бы они того пожелали; но если бы они были там потоплены, это, конечно, заблокировало бы проход так же эффективно, как сами русские его заблокировали. Поэтому они вряд ли рискнули бы понести потери в этом деле. Чтобы добиться настоящего успеха у входа в гавань, союзникам пришлось бы захватить корабли около бона и, вместо того, чтобы топить их там, отбуксировать их из прохода.
Такая операция, учитывая грозную природу прикрывающих фортов, вряд ли была бы предпринята (здесь и далее выделено автором); но, пока суда оставались на плаву, была небольшая вероятность, что она могла бы быть предпринята. Если бы она удалась, обороноспособность Севастополя была бы серьезно подорвана. Поэтому русские поступили мудро, сделав ее невозможной».
Второй – французский адмирал Гамелен, точнее его сообщение французскому военному министру от 18 октября 1854 года. Эту цитату мы разберем в тексте чуть позже.
Имеют ли эти красивые фразы под собой реальное наполнение? Давайте разбираться.
Для начала откроем сборник документов «Russian War. 1854. Baltic and Black Sea Official Correspondence» под редакцией D. Bonner-Smith и начнём прям с самого начала, со стороны союзников. Смотрим, чем занимается союзный флот сразу после подхода к Евпатории и высадки армии.
Мы видим отчеты адмирала Дандаса о том, что:
- флот высадил армию.
- флот принимал раненых и особо тяжелых возил в Стамбул.
- флот помог отрядами морской пехоты.
Всё
Нигде, ни в переписке, ни в отчетах нет никаких планов атаки Севастополя с моря. Даже про необходимость блокады Дуная есть, а вот про Севастополь - нет.
Появляется тема атаки Севастополя с моря только 1 (13) октября в письме из Адмиралтейства Дандасу, где у него спрашивали, а почему, собственно, он сразу после высадки войск не пошел с демонстрацией к Севастополю, чтобы отвлечь часть войск Меншикова на защиту города перед Альмой), и тем самым облегчить сражение для армии союзников?
Ну а после Альмы про атаку Севастополя с моря – полное молчание.
А что же на суше? Ведь самый интересный вопрос – почему армия союзников не стала атаковать Северную Сторону сходу, а вместо этого пошла к Балаклаве. Если обратить внимание на частную переписку, получается следующее: после Альмы союзники думали, что часть армии Меншикова они отрезали (примерно 13 тысяч) и эта часть усилила гарнизон Севастополя (письмо Уильяма Генри Дрейка, 27 сентября 1854 года).
Чуть позже мы попробуем детально разобрать механизм принятия решений в стане союзников, пока же отметим, что разведка у англичан и французов была не самой сильной их стороной, и больше питалась домыслами и слухами, нежели упорядоченными данными.
Ну а флот? Почему он не атаковал батареи и гавань? Дело в том, что батареи Севастополя считались очень мощными, и крест на этой идее скорее всего поставил отчет кэптена Джонса, командира парохода «Sampson», который вел наблюдение за гаванью Севастополя утром 10 (22) сентября. Он увидел, что пять линейных кораблей и два фрегата выстроены в линию чуть позади батарей и, по его мнению, готовы вместе с батареями защищать порт и город.
Естественно, эти сведения были доложены руководству, и судя по всему, поскольку союзный флот как стоял у мыса Лукулл (недалеко от устья Альмы), так и продолжил это делать и далее, союзникам оказаться одновременно под огнем и батарей, и кораблей не особо хотелось.
Если почитать английские и французские документы за период между 9 (21) и 11 (23) сентября 1854 года, то можно увидеть, что они во многом взаимоисключающие.
Во-первых, видно, что постфактум союзники валят проблемы друг на друга. Французы пишут, что прям хотели на плечах русских ворваться на Северную Сторону, а медленный Раглан их остановил. Британцы ровно наоборот, кивают на Сент-Арно: мол, мы хотели на плечах атаковать, но трусы-французы отказались.
Самое же интересное - это почитать исследования по флоту.
И тут мы можем со всей ответственностью сказать - никто и никогда в жизни не собирался прорываться в бухту, не подавив прежде береговые батареи. Такой прорыв при неподавленных батареях имел смысл только в одном случае - прорваться и сразу же высадить большой десант, который захватит и батареи, и город. Но прорыв с армией на кораблях грозил большими потерями прежде всего в армии, поэтому армейские были резко против такого плана. А прорыв кораблей без десанта в гавань флот воспринимал как вход в ловушку. Ну прорвались, обстреляли, а дальше что?
Адмиралы Англии исходили из того, как бы действовали они на месте русских. Поэтому после прорыва им мерещились и обстрелы полевыми орудиями с берега, и ночная атака брандеров, и прорыв обратно, на чистую воду, сквозь огонь батарей с большими потерями.
И если срастить три версии (французская армия, английская армия и флот союзников каждые выдвинули свою версию событий принятия решений в период с 9 (21) и 11 (23) сентября по старому стилю) и сделать небольшой таймлайн - получается следующее.
Итак, утро после Альмы, 9 (21) сентября. Генералы и адмиралы союзников думают, что делать. Неизвестно, от кого, но поступает предложение - типа, давайте сажаем войска обратно на корабли и лихой атакой врываемся в гавань Севастополя, где и высаживаем войска прям на пирсы.
Командование флота в легком шоке, Дандас вместе с адмиралом Гамеленом говорят, что даже пробовать не будут, пока не будут подавлены береговые батареи Севастополя. Далее Дандас предлагает другой план - армия следует к Севастополю самостоятельно, а флот производит маневры ввиду Севастополя. Это предложение уже не нравится армии - во-первых, совершенно непонятно, куда делась армия Меншикова и какие у нее потери (с разведкой и анализом данных у союзников «все сложно», а кавалерии - кот наплакал, одна только Легкая бригада, которую к тому же Чарльз Бингхэм, граф Лукан категорически не соглашается использовать для разведки местности). Кроме того, армия считает (может они Московский полк так в силах увеличили), что примерно 13 тысяч из состава армии Меншикова ушла на усиление гарнизона Севастополя. Отдельно армию корежит от того факта, что осадных орудий нет, они еще в Варне.
В результате 10 (22) и 11 (23) сентября прошли в спорах, что важнее - разбить армию Меншикова или взять Севастополь. В конце концов склонились к тому, что Севастополь важнее, но для этого надо обезопасить фланги, ибо страшным сном видится то, что при атаке Северной стороны союзники вдруг получают удар армии Меншикова в тыл.
Именно поэтому и было принято решение пройти мимо Северной Стороны к Балаклаве. Типа, так нам удар в спину организовать не смогут. Ну а флоту была поставлена задача занять Балаклавскую бухту. В результате был достигнут компромисс, который устраивал все стороны.
Таким образом, даже на этом этапе мы видим, что затопление кораблей не повлияло на решение об отказе от атаки Северной стороны с ходу, и начало планомерной осады Севастополя с юга. Это был компромисс трех или четырех «хозяйствующих субъектов», каждый из которых не хотел брать на себя полную ответственность за дальнейшие события.
Ну а теперь давайте рассмотрим весь спектр событий, которые происходили на русской стороне с 9 (21) по 15 (27) сентября. Я буду излагать таймлайн по книге адъютанта адмирала Корнилова Александра Павловича Жандра «Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова» (стр. 199-223). Далее даты приводятся по старому стилю.
Итак, 9 (21) сентября. Совещание флагманов, Корнилов едет к Меншикову, получает приказ последнего топить корабли. Корнилов возвращается, и… ставит 10 новых линейных кораблей на позиции для обстрела Северной Стороны, еще 4 корабля, 2 фрегата и портовый корабль «Силистрия» – поперек рейда за батареями в глубине бухты. То есть временно нарушает приказ Меншикова и готовится к бою. Но в 13.30 издает приказ, согласно которому корабли, поставленные вдоль рейда будут расставлены для затопления, однако припасы и пушки с них не снимать и готовиться к бою. В 16.00 начинается движение, пароходы расставляют корабли вдоль буйков.
Военному инженеру Тотлебену на помощь выделяется 1200 матросов, которые ударными темпами строят укрепления на Северной Стороне. Первым делом разоружаются корветы и слабые фрегаты – именно их пушки ставят на сухопутные бастионы Северной Стороны. Для своза команд с этих корветов и фрегатов используются пароходы «Дунай» и «Турок».
С предназначенных же к затоплению линейных кораблей и фрегатов Корнилов пока орудия и припасы не снимает, скорее всего надеется, что Меншикова удастся отговорить. Однако в 18.00 он получает повторный приказ и в 23.00 10 (22) сентября корабли начинает топить корабли. Очень долго не хотел тонуть «Три Святителя», ему под ватерлинию для верности добавил несколько залпов пароходофрегат «Громоносец».
Далее Корнилов и обращается к личному составу флота, где впервые звучат слова оправдания:
«Москва горела, но Русь от этого не погибла! Напротив, стала сильнее….
Не допустим врага покорить себя! ... Царь уже шлет свежую армию: если мы не дрогнем, то скоро дерзость неприятельская будет наказана!».
Понятно, что никто никакой армии не слал, но Корнилову было необходимо в этот момент поднять дух гарнизона и дать людям хоть тень надежды, дабы предотвратить панику.
Утром 11 (23) сентября Корнилов получает новый приказ Меншикова. Согласно нему, Корнилов становится командующим на Северной Стороне, Нахимов – на Южной Стороне. Пароходам стоять под началом адмирала Истомина. Далее с 11 (23) по 13 (25) сентября укрепляется Северная Сторона, там высажены 17 флотских батальонов по 500 человек каждый, спешно насыщаются орудиями бастионы. Всего на 13 сентября на Северной стороне сосредоточено порядка 20 тысяч человек. Как говорит Корнилов:
«С Северной Стороны ретирады нет, все там ляжем».
13 сентября появляются союзники, которые внезапно идут к Инкерману, потом к речке Черной, и по сути огибают город. Проблема в том, что до 13 сентября никаких работ по укреплению Южной Стороны не проводилось, вернее делали конечно, но мало, по остаточному принципу, поскольку вполне логично ждали атаки с Северной Стороны. Основные силы русские вполне логично кидали на Северную Сторону. А в ночь на 14 (26) сентября вступает в перестрелку Николаевская батарея, и дает три ракеты.
Далее тишина и у Нахимова сдают нервы. По сути, он имеет всего 3000-4000 человек включая сюда и расчеты батарей для обороны Южной Стороны. Дополнительные бастионы почти не готовы. И вот тут и начинается та самая паника – давайте топить корабли, ссаживать команды на берег и хоть как-то укрепиться и идти в бой. Цитата из Жандра:
«В этой тяжкой крайности он видел один честный исход - смерть с оружием в руках на батареях Севастополя, и отдал в 7 часов утра 14 сентября такой приказ: «Неприятель подступает к городу (на самом деле – к Южной стороне), в котором весьма мало гарнизону; я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры, и оставшиеся на них команды, с абордажным оружием, присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой; нас соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю».
14 (26) сентября Нахимов, через голову Корнилова, отдает приказ топить «Ростислав». Запись из шканечного журнала:
«В начале 9-го часа привезено приказание с флагманского корабля «Двенадцать апостолов», что если подымут на этом корабле на грот-стеньге второй заменительный флаг, то все потопить корабли, а когда четвертый знак - то сжечь, затопить прежде порох. В половине 9-го часа открыли дыры, прорубленные в корабле по приказу с флагмана, и начали свозить багаж и провизию на берег, потом, по приказанию от вице-адмирала Корнилова дыры опять закрыты…»
Именно в этот момент расстреливается из пушек транспорт «Кубань», доверху забитый трубками для бомб и артиллерийскими снарядами. Слава богу, просто утонул, а не рванул, иначе бы снесло половину Южной Стороны. Но отметим, что паника Нахимова вполне понятна в свете этих событий. Защищаться ему некем и нечем, и он ощущает себя уже сродни камикадзе, а всех немногочисленных защитников Южной Стороны – жертвами на заклание.
Спасло ситуацию прибытие на Южную Сторону Корнилова, который отменяет приказ Нахимова, и понимает, что союзники решили осаждать город с юга, и теперь на Южной Стороне срочно нужно проделать все то, что уже проделали на Северной. Пароходы срочно перевозят на Южную Сторону 10 батальонов и артиллерию. И вот тут уже массово начинают сниматься орудия с линкоров и до 3000 человек с экипажей. Корнилов нарушил приказ Меншикова, взял на себя командование обороной Южной Стороны, а на Северной отдал оборону на откуп капитану 1 ранга Бартеневу.
По русскому описанию видно, что решение о затоплении кораблей было блажью Меншикова. Причем отдавал он этот приказ трижды (9 (21) сентября, 10 (22) сентября в 13.00 и в 18.00). Союзники, начни они атаку на Северную Сторону 13 (25) или 14 (26) сентября уже встретили бы довольно подготовленную оборону. Решение же союзников атаковать с юга стало полным сюрпризом для командиров в Севастополе и едва не привело к печальным последствиям, ибо как раз Южная Сторона не была нормально укреплена.
Но самое интересное в другом. Лидеры обороны Севастополя возникли ситуативно и спонтанно. Ибо те, кому было по чину и рангу положено оборонять город, просто от этого устранились. Тот же командующий флотом старенький адмирал М. Б. Берх (Николай I сам его называл «техническим командующим») просто сидел в Николаеве и отошел от дел (ничего для флота и города не сделал, в 1855 году Николаев укреплял по примеру Севастополя срочно переброшенный Тотлебен), а начальник гарнизона Севастополя генерал Д. Е. Остен-Сакен устранился от руководства обороной, предпочитая проводить время... в молитвах. Мол, Господь нам поможет.
Давайте рассмотрим и логику главнокомандующего армией и флотом в Крыму. Нет, конечно, легче всего объявить князя недалеким человеком, списать на него все грехи и спустить всех собак. Но гораздо важнее и правильнее разобраться в причинах, побудивших его поступить так, а не иначе. И если рассматривать приказы и действия Меншикова начиная с конца 1853 года, то мы можем увидеть, что каждое решение его, логичное и верное в моменте, в целом лишь ухудшает общую ситуацию и приводит к реальности худшей, чем могла бы быть, если бы следовали первоначальным планам.
Итак, 24 марта (5 апреля) 1853 года. Черноморский флот имеет план – морской атакой взять проливы и высадить там две дивизии, стрелковый батальон, и две артиллерийские роты. Позже предполагалось нарастить силы до 75 тысяч человек.
24 марта (5 апреля) Меншиков пишет царю:
«…с этим числом войск следовать далее к Царьграду было бы неосторожно; это явно доказывает, что, отказываясь от намерения атаки с моря на Царьград, другой образ войны необходимо требует назначения еще одного корпуса». Царь поддерживает князя: «Желая всегда избегать войны с Турцией, по гибельным ее последствиям для войск, призываемых для действия в тамошнем крае, от климатических условий и, сверх того, по неопределенности цели действий, ежели избегнуть хотим конечного ниспровержения Турецкой империи, полагаю разделить военные действия на несколько эпох или разделов».
То есть от смелой и быстрой операции отказались в пользу топтания в Валахии и Молдавии. 3 (15) июля 1853 года русская 80-тысячная армия вторглась в Дунайские княжества, где увязла в борьбе за крепости.
3 (15) декабря 1853 года, почти сразу после Синопа царь пишет Меншикову:
«Ежели точно Англичане и Французы войдут в Черное море, с ними драться не будем, а пусть они отведают наших батарей в Севастополе, где ты их примешь с салютом, какого они может и не ожидают. Высадки не опасаюсь; а ежели б позднее и была, то кажется и теперь отбить их можно; в Апреле же будешь иметь всю 16-ую дивизию с ее артиллериею; бригаду гусар и конную батарею; более чем нужно, чтоб заставить их дорого поплатиться».
Понятно, что это вроде как приказ царя, но Меншиков, как главнокомандующий, мог бы и оспорить мнение из Петербурга, однако он, судя по всему, согласен с выводами Николая.
Далее союзники входят в Черное море, по идее надо атаковать, но в очередной раз инициатива отдается противнику. Рескрипт от 10 (22) февраля 1854 года:
«Не думаю, чтобы и высадка вблизи Севастополя была опасна, ибо другого к сему места не знаю, как по дороге в Бахчисарай, под высотой, где Северное укрепление. Да и тут надо будет подыматься на высоту и брать штурмом укрепление, что даром не обойдется.
Гораздо опаснее высадка в Феодосии или у Алушты, ибо ежели не остановить неприятеля в дефилеях, он может беспрепятственно взять рейду в тыл, и флот наш без действия пропадет.
Поэтому полагаю, что надо будет всеми силами воспрепятствовать, ежели не самой высадке, то, по крайней мере, следованию чрез дефиле на Симферополь и далее к Акерману».
29 июня (11 июля) 1854 года Меншиков в донесении царю пишет по поводу Севастополя:
«Важнее всех покушений может быть покушение на Севастополь... Морской атаки он, без сомнения, не предпримет. Но имея в своем распоряжении значительно превосходящую нас силу, — поведет атаку берегом.
Высадку для этого войска может сделать за два или за три перехода севернее Севастополя, — к Евпатории, например, как изъяснено выше, и следовать вдоль берега, фланкируемого флотами.... Противу внезапного нападения, Севастополь, конечно, обеспечен достаточно временными своими укреплениями. Но противу правильной осады многочисленного врага и противу бомбардирования с берега, — средства нашей защиты далеко несоразмерны будут с средствами осаждающего».
То есть князь абсолютно правильно оценивает обстановку, но что же он предлагает сделать для защиты базы Черноморского флота? Да… ничего. Меншиков считает, что борьба за Крым и за Севастополь решится в генеральном сражении армий. Если русская армия проиграет – Севастополь так и так падет.
Ну и наконец донесение Николаю от 10 (22) сентября 1854 года, сразу после Альмы:
«Для водворения стройности в войсках, впервые бывших под неприятельским огнем, и для укомплектования их снарядами я передвинулся чрез Инкерманский дефилей и нахожусь на позиции впереди Севастополя, откуда постараюсь перейти в наступление, согласуя мои движения с мероприятиями к обороне города.
Флот, как неминуемая жертва, употребится на эту же защиту, и ежели нам не удастся отбить неприятеля сухопутным движением, то будем только удерживать город и гавань — хотя может быть в пепле — дабы не дать неприятелю удовольствия овладения».
То есть сначала Меншиков и царь отказались от атаки Проливов, сменив план на гораздо более осторожный – войну за Дунайские Княжества. После входа в Черное море флота союзников решили отказаться от активного использования флота, отдав приоритет армии, ну а когда армия потерпела поражение – флот было решено принести в жертву. Никакой мысли о том, что затопление кораблей как-то задержит союзников, мы ни в переписке, ни в приказах Меншикова не видим, наоборот – и царь, и Меншиков уверены, что атаки с моря не будет, союзники начнут осаду с суши.
Итак, мы с вами остановились на интересном вопросе. В сентябре 1854 года союзники не собирались атаковать Севастополь с моря. Почему же тогда задним числом в октябре-декабре 1854 года этот вопрос возник? Попутно посмотрим, когда затопление кораблей для союзников из непонятного акта, посмотрев на который просто пожмешь плечами, превратилось в одно из оправданий, почему была выбрана не атака города с моря, а осада с суши.
Наверное, главным и основным было отсутствие успехов на всех театрах. Судите сами. Севастополь сходу не взят. На Балтике взяли только слабый Бомарзунд, оборона русских на Балтике вообще не была даже поколеблена. На Севере - ничего. На Тихом океане - еще и под Петропавловском опозорились. Поскольку Роял Неви виноват быть не может, значит дело в конкретных персоналиях. Ну либо в фатуме, судьбе, кысмете. И первым, как ни странно, озвучил это французский адмирал Гамелен.
В письме военному министру от 6 (18) октября он пишет касательно первой бомбардировки Севастополя 5 (17) октября 1854 года:
«К половине третьего огонь русских батарей ослабел; он был остановлен на Карантинной батарее. Это была как раз та цель, которую хотела подавить французская эскадра, но наша стрельба была усилена и продолжалась без перерыва до ночи.
В то время, когда я пишу Вашему Превосходительству, я не знаю, каков был успех наших осадных батарей, огонь которых начался раньше нашего и которые атаковали русские укрепления со стороны суши.
Если бы русские не закрыли вход в Севастополь, потопив два линейных корабля и два фрегата, я не сомневаюсь, что суда эскадр, после первого огня, смогли бы успешно войти в порт и установить сообщение с армией. Возможно, они не потеряли бы при этом гораздо больше людей, чем мы заставили их потерять вчера; но крайняя мера, которую принял противник, пожертвовав частью своих кораблей, заставила нас ограничиться атакой в течение пяти часов морских батарей Севастополя, с целью заставить их более или менее замолчать, занять большое количество людей гарнизона у орудий и оказать таким образом нашей армии как материальную, так и моральную помощь».
Но вам не кажется, что это больше похоже на оправдания?
Еще раз. Прорыв на внутренний рейд Севастополя имел смысл, если бы с кораблей можно было высадить что-то существенное. Ну либо если армия прорвет оборону города. Как мы видим из письма - адмирал не знает, какой успех был у армии (это еще мягко сказано, ведь армия отказалась от атаки еще до того, как корабли вступили в бой). Он только предполагает.
Во-вторых, и это самое главное, письмо это было ответом на отчет французского командующего Канробера (сменившего умершего Сент-Арно), который фактически свалил провал первой бомбардировки Севастополя на флот:
«Вчера, около 10 часов утра, флот атаковал внешние батареи этого места, но я пока не получил никаких подробностей, которые позволили бы мне дать вам отчет о результатах этой атаки».
В общем, споры двух «хозяйствующих субъектов» во всей красе.
Но это были цветочки по сравнению с тем, что началось в Англии, когда туда вернулся командующий эскадрой Чарльз Нэпир с Балтики. Напомню, что 2 (14 сентября) 1854 года Нэпир покинул Аландские острова, в октябре пришел в Англию, ну а в декабре 1854 года выступил в Парламенте. Это выступление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Его противостояние с Первым Лордом Джеймсом Грехэмом достигло пика, и в тот же день он был уволен из флота с Орденом Бани в зубах. Нэпир говорил, что морская стратегия и тактика, которую выбрал Грехэм, ошибочна, и что именно Первый Лорд виноват в том, что долго сидели под Севастополем и ничего не смогли сделать на Балтике.
Дело в том, что в этот момент англичане начали задаваться вопросом - а зачем вообще они вступили в эту войну? Например, Ричард Кобден в Парламенте 10 (22) декабря 1854 года спрашивал:
«Никто, кто знает историю России, не может даже на мгновение подумать, что вы собираетесь навсегда занять какую-либо часть ее территории и в то же время находиться в мире с этой империей. Но, признавая вашу возможность сделать все это, стоит ли цель, которую вы стремитесь достичь, той жертвы, в которую она вам обойдется? Может ли кто-нибудь сомневаться, что взятие Севастополя будет стоить вам колоссального количества жизней, и, я спрашиваю вас, стоит ли цель, которую вы должны достичь, этой жертвы?
А что касается уничтожения этих старых гниющих пихтовых кораблей, вы только оказываете русскому императору услугу, давая ему возможность построить новые».
Однако еще ранее (конфликт в Адмиралтействе начался со второй половины октября и позже, смотрите, например, дебаты в Парламенте 10 (22) декабря 1854 года, Hansard) Грехэм озвучил как раз те самые слова Гамелена, причем, что характерно, в ответ на обвинения со стороны английских генералов - мол, это подлые русские виноваты, затопили корабли, и нам пришлось менять план войны на ходу.
Еще раз вернемся в документы августа-сентября 1854 года. Ну не было там никаких планов, была только надежда на небось, авось, и как-нибудь. А в результате получились мемуары по типу «Утерянных побед» гитлеровского фельдмаршала Манштейна: «к сожалению, мы отказались от нашего прекрасного первоначального плана...». Впрочем, подобная защита Грехэма не спасла, 17 (29) января 1855 года Джон Артур Робек внес предложение, требующее расследования ведения войны, и три недели спустя премьер Абердин и Первый Лорд Грехэм подали в отставку.
Детально изучив подробности событий, произошедших с 9 (21) по 15 (27) сентября 1854 года у Севастополя, можно прийти к парадоксальному выводу – с течением времени оказалось, что затопление кораблей русскими по совершенно различным причинам было выгодно обеим сторонам конфликта. Почему?
Дело в том, что в уже в октябре 1854 года союзники внезапно поняли, что эта война не будет быстрой и эффектной. И начались поиски виноватых. Прежде всего в Англии большие претензии предъявлялись к флоту - мол, такую силу собрали, и... ради чего? Чтобы она раненых в Стамбул возила и выступала в роли перевозчика?
Первым идею, что затопление кораблей помешало флоту войти в гавань Севастополя и... далее неизвестно что, высказал адмирал Гамелен, а в декабре её повторил Первый Лорд Адмиралтейства Грехэм, оправдывая совершенно неудовлетворительные результаты что на Черном море, что на Балтике. Союзники говорили, что после затопления прорыв в гавань потерял смысл, хотя таких планов у союзников 9-11 сентября не было. Русские говорили, что потопив корабли не дали захватить Севастополь с моря, совершенно игнорируя тот факт, что союзники и в случае атаки Северной Стороны 11 (23) сентября и позже делали ставку на взятие города именно с суши, а не с моря. Таким образом, в собственной мифологии затопление российских кораблей помогло сохранить лицо и союзникам, и русским.
Давайте напоследок рассмотрим, была ли у союзников возможность при гипотетической атаке линии на шпринге прорвать ее? Вариант первый – спуск брандеров. Да, он имел место, но проблема в том, что бранедры бы союзники были вынуждены пускать за пределами действия батарей, поэтому им предстояло пройти простреливаемое пространство сначала батарей, потом кораблей, и наконец, их банально могли отвести шлюпками. То есть шансы реализации подобного варианта – так себе.
Вариант второй – сблизиться большими кораблями, завязать бой, и попытаться ялами и ботами стащить корабли со шпринга в сторону. Вариант еще менее исполнимый.
В результате получилась ситуация, которую отлично иллюстрирует цитата из фильма «Большой куш»:
«Крис с пониманием отнесся к тому факту, что в руках у Тома была пара предметов, похожих на заряженные ружья. В свою очередь, Том с пониманием отнесся к другому факту: ружья не были заряжены.
Так что, по большому счету, когда Том вышел через черный ход, а Крис ушел с деньгами — никто не потерял лица».