Маннергейм и Петроград. Часть 1

---

Ранним утром 18 декабря 1917 года на вокзале Хельсинки с прибывшего из революционного Петрограда ночного поезда сошел высокий аристократичного вида худощавый мужчина в сопровождении еще одного - попроще, помоложе, пониже и поплотнее. Чувства и мысли приехавшего, надо полагать, находились в некотором смятении. Еще несколько месяцев назад его будущее казалось ему безоблачным и блестящим: успешный боевой генерал, командир корпуса, которому благоволил один из влиятельнейших людей мира – Российский Император. И вдруг разом всё полетело под откос. Февральскую революцию в России человек не принял, но до последнего старался сохранить порядок и дисциплину во вверенном ему соединении. Затем несговорчивого генерала-монархиста отстранили от командования, и он несколько месяцев просидел в Одессе, где и встретил уже Октябрьскую революцию. Тогда ему показалось, что все пропало, и он решил вернуться на свою малую родину - Великое Княжество Финляндское. Но пока человек добирался до Хельсинки, Финляндия объявила о своей независимости от метрополии. Узнав об этом, в присущей ему решительной манере человек немедленно уволился из разваливающейся российской армии. Теперь он стоял на перроне Хельсинского вокзала без внятного представления о своем будущем и фактически без средств к существованию. Этот человек четко представлял только одно – источником всех его бед были русские революционеры, большевики, «взбунтовавшаяся чернь», в одночасье сломавшие его жизнь и блестящую карьеру. И он определено ненавидел их настолько, насколько мог. Людей со схожей судьбой и схожими чувствами в агонизирующей Российской Империи было множество, но лишь единицы из них смогли вписать своё имя в мировую историю настолько прочно, как это сделал этот мужчина, лишь незадолго до описываемых событий разменявший полувековой юбилей. Звали его Карл Густав Эмиль Маннергейм.

Гражданская война как трамплин.

У Маннергейма в Хельсинки жили несколько близких родственников – старшая сестра Софи, сводная сестра Маргерит Грипенберг, двоюродный брат Якоб фон Юлин. Родственники немедленно принялись за устройство отсутствовавшего на малой родине три десятка лет брата и немало в этом преуспели, тем более что в Финляндии избытка генералов с богатым боевым опытом не наблюдалось. Поэтому уже в начале января Маннергейма пригласили в т.н. «Военный комитет», полуофициально занимавшийся вопросами мобилизационной готовности в Финляндии. Сам Маннергейм в это время тоже не сидел сложа руки, ища достойное применение своей деятельной натуре. Быстро сориентировавшись в сложившейся в Финляндии обстановке, он пришел к неприятному выводу, что ситуация до боли напоминает ту, которая сложилась в России накануне октябрьской революции. Ненавистные Маннергейму левые в любой момент могли взять в руки власть и наш фигурант вместо того, чтобы сидеть без дела, как это было в Одессе осенью 1917-го, решил действовать. В последнюю неделю года он неожиданно срывается обратно в Петроград и встречается с главой французской военной миссии А.А. Нисселем, у которого просит передать финнам некоторое количество вооружения из военных запасов в Мурманске для борьбы с «красными» в Финляндии. Ниссель отнесся к просьбе Маннергейма в целом благосклонно, но недавно избранный финский Сенат (правительство) во главе с П.Э. Свинхувудом уже сделал ставку на сотрудничество с Германией и счел одновременное получение помощи еще и от воюющих с немцами французов неуместным.

Вернувшись в Финляндию, Маннергейм 7 января 1918 года первый раз явился на заседание Военного комитета, а уже неделю спустя полностью подмял его под себя, начиная с 15 января став его председателем. 18 января новоявленный председатель уехал их Хельсинки на север, в Эстерботнию, где принялся за практические мероприятия по формированию «белой» армии. Отношения со Свинхувудом у Маннергейма складывались непросто, Сенат не спешил финансировать начинания Маннергейма, и последнему пришлось самому добывать деньги на это дело. А 27 января в Финляндии вспыхнула гражданская война, и Маннергейм встал во главе новорожденной армии «белой» Финляндии. Его борьба с «красными» перешла в практическую фазу.

Чтобы правильно понимать последующие события, нужно постараться разобраться в первую очередь с мотивами будущего Маршала Финляндии.

Во-первых, Маннергейм был крайне, просто болезненно честолюбив. И в мелочах, и в больших вопросах. Причем его честолюбие и даже заносчивость порой приобретали просто-таки гротескные формы. Достаточно сказать, что из Одессы в Петроград через бурлящую революционную Россию он добирался на добытом им же личном вагоне, в результате чего едва не погиб. Несогласие со своей позицией он часто воспринимал как личное оскорбление, вставая на позицию: либо будет так, как я хочу, либо я ухожу. И, надо признать, часто такой мини-шантаж приносил ему успех. При этом Маннергейм был по натуре жестким прагматиком и меньше всего готов был что-то делать во имя неких абстрактных идей, каковыми бы они не были. Очевидно, именно эти качества делали его очень хорошим военным и откровенно плохим политиком.

Во-вторых, приехавшему в Хельсинки Маннергейму финская независимость на данном этапе была, судя по всему, в принципе безразлична. Пока финские националисты с конца XIX века различными способами вели активную борьбу с «имперскими амбициями» России, «научно» доказывая, что Финляндию и Россию связывает не более чем династическая уния, и одновременно не брезгуя политическим террором, Маннергейм усердно служил Империи, нисколько не интересуясь перипетиями политической жизни малой родины. Свою судьбу и карьеру Маннергейм целиком и полностью связывал с Россией вплоть до начала там революционных событий.

Итак, к февралю 1918 года Маннергейм на основе добровольческих шюцкоровских отрядов смог сформировать достаточно боеспособные по финским меркам вооруженные силы «белых», вооружить которые удалось во многом благодаря «зачистке» русских армейских гарнизонов в Финляндии с выдворением русских войск на территорию России. В феврале в Финляндию прибыли также основные силы 27-го прусского королевского егерского батальона, сформированного и обученного в Германии из финских добровольцев, и имевшего опыт войны на восточном фронте. Таким образом, Маннергейм получил в свои руки достаточное количество младших и средних командных кадров для формируемых егерских полков. Теперь у него была полноценная АРМИЯ, в которой он пользовался огромным авторитетом. Противостояла ей хотя и многочисленная, но плохо организованная армия «красных», навести порядок в которой не помогали и русские военные эксперты. Хотя Маннергейм всегда резко выступал против иностранной помощи в борьбе с «красными», во внешнеполитических вопросах от него в данном случае мало что зависело, а потому уже в феврале германское вмешательство в финскую гражданскую войну было делом фактически решенным. Прагматик Маннергейм прекрасно понимал, что это означало неминуемый конец «красных» в Финляндии уже в обозримом будущем. И это позволяло строить планы на это самое будущее.

Еще в первой половине января представители финских «белых» обратились к Германии с просьбами вернуть домой финских егерей и предоставить Финляндии вооружение и снаряжение из расчета на одну пехотную дивизию. Ну и «заодно» попросила немцев на идущих в Брест-Литовске переговорах посодействовать Финляндии в присоединении к ней российской восточной Карелии и района Петсамо. Справедливости ради Германия на тот момент не проявила особенного оптимизма в отношении вооружения финнов, да и раздражать русских, предъявляя им требования, основанные на ничем необоснованных финских притязаниях, не собиралась.

А Карелия занимала особое место в картине мира финских националистов, считавших непременным условием существования «Великой Финляндии» включение в её состав «родственных народов» - карел, ингерманланцев и т.д. и т.п. Конечно же, вместе с территориями, на которых они проживают. Причем мечтали о «воссоединении» с российской частью Карелии не только правые, но и левые финны. Единственной партией, не считавшей необходимым элементом существования Финляндии присоединение к ней Карелии, была Шведская народная партия. Способы «воссоединения» левые и правые финны видели, естественно, по-разному. И нельзя не отметить, что претензии правых простирались значительно дальше. Еще осенью 1917 года ярый финский националист Каарло Херман Стенберг опубликовал в Германии брошюру, в которой обосновывал, что присоединение т.н. «дальней» (т.е. российской) Карелии как нельзя лучше отвечает интересам как самой Карелии, так и Финляндии и отчего-то даже Германии. При этом «скромные аппетиты» финского теоретика не ограничивались собственно Карелией. Границы будущей «Великой Финляндии» должны были пройти от Белого моря (с включением Кольского полуострова) к Онежскому озеру, далее по Свири к Ладоге и от Ладоги по Неве до Финского залива! Как быть со столицей бывшей метрополии чуть позже додумал Свинхувуд, выступив с проектом превращения Санкт-Петербурга в независимый город-республику. Впрочем, наиболее ретивые адепты «Великой Финляндии» не брезговали и территориями западных соседей, заявляя претензии на шведскую и норвежскую Лапландию. Такие мысли, в частности, высказывал профессор В. Войонмаа, между прочим, социал-демократ, правда из правого крыла партии.

Немцы, хотя и отказались своими руками загребать для финнов российские территории, националистический угар в среде финских правых понемногу подпитывали, не давая ему угаснуть. В этих притязаниях на Карелию и Кольский полуостров они видели хороший шанс захватить для своих нужд район Мурмана с его незамерзающим портом, а заодно лишить Антанту базы на русском севере. С началом февраля, в связи с провалом очередного раунда переговоров в Брест-Литовске, немцы начали проявлять больший интерес к сотрудничеству с финнами. Решив показать большевикам «кто тут главный», немцы спешно организовали военные экспедиции в помощь новоиспеченным режимам, возникшим на осколках Российской Империи и воевавших с местными большевиками – в Прибалтику, на Украину и в Финляндию. От последней требовалась официальная просьба о помощи, которая и была подана 14 февраля. В обмен на помощь немцы вынудили Финляндию подписать ряд совершенно кабальных по своему характеру договоров. Впрочем, финские «белые» по этому поводу не сильно огорчались, рассчитывая с помощью Германии осуществить-таки свои планы по захвату российской Карелии. Маннергейму, как командующему финской армией, пришлось также изображать жгучий энтузиазм в отношении перспектив «освобождения» Карелии. Как известно, 23 февраля  1918 г. Маннергейм издал свой известный приказ-манифест, поклявшись не вкладывать меч в ножны пока «последний ленинский солдат и бандит не будет изгнан из восточной Карелии».

Но Маннергейм не был финским националистом, и Карелия его фактически не интересовала (по свидетельству одного из биографов Маннергейма, В. Мери, его не сильно волновала даже судьба собственно финской Лапландии). На интересы же Германии ему и вообще было наплевать, поскольку он никогда не скрывал своего негативного отношения к немцам. В конце февраля немецкий посол в Стокгольме писал о Маннергейме, что тот ставит немцам палки в колеса и вообще нагл, тщеславен и любит русских. Новоявленный финский главнокомандующий не собирался прозябать в бывшей провинции Империи, его замыслы были куда грандиознее.

В начале 1918 года в распоряжении большевиков в России фактически отсутствовала вменяемая вооруженная сила. Старая армия, подвергшаяся массированной обработке большевистских агитаторов, стремительно разваливалась и деградировала. Новая революционная армия еще не существовала. Новые власти опирались в основном на «идейные» вооруженные отряды, ничем не отличавшиеся от таковых в Финляндии, разве что может чуть лучше вооруженные. Антибольшевистские силы также пребывали в зародышном состоянии. По мнению Маннергейма лидеры нарождавшегося антибольшевистского движения преступно тянули с началом активных действий. А действовать надо было немедленно, пока советская власть была слаба и неустойчива.

И тут надо вспомнить, что в начале 1918 года генерал Маннергейм был единственным офицером-монархистом, в руках которого была армия, способная коротким ударом взять революционный Петроград и покончить с советской властью. Это полностью отвечало чаяниям самого Маннергейма, а непомерное честолюбие лишь подстегивало его. Еще бы! Он, Маннергейм – спаситель России от большевистской чумы, а возможно и реставратор монархии! Белый конь, летящие в воздух чепчики, приветствующие командующего армии-освободительницы от большевистской тирании, блестящие, просто заоблачные перспективы в новой старой России… Во всем плане был один минус. Никто в России, кроме большевиков, независимость Финляндии не признавал, и в случае ликвидации «нелегитимного режима» вопрос о статусе новоявленного финского государства со всеми его претензиями на Карелию и т.д. повисал в воздухе.

Ни о каких переговорах о будущем статусе Финляндии речи на данном этапе не шло, ибо вести их попросту было не с кем. С большой долей вероятности можно говорить, что восстановление в России статус-кво по состоянию даже на лето 1917 года гарантированно лишило бы финнов независимости. Но для Маннергейма, судя по всему, этот вопрос сдерживающим не был. Ведь мы помним, что он не был финским националистом, да и вопросы независимости Финляндии его не волновали никогда ранее. Своеобразное изящество замыслов будущего национального героя Финляндии заключалось в том, что руками армии финских националистов Маннергейм собирался фактически похоронить едва родившуюся финскую независимость. Борьба с «красными» в Финляндии стала лишь трамплином к решению главной задачи – походу на Петроград. На ближайшие пару лет это стало буквально идефикс Маннергейма, определявшей и направлявшей всю его бурную деятельность.

Человек волевой и решительный, Маннергейм уже в начале февраля принялся за разработку соответствующих планов. Прежде всего, нужно было стремительным ударом разгромить «красных» и прорваться к побережью Финского залива, где предстояло захватить корабли Балтийского флота до того, как вскроется лед и флот получит возможность уйти в Россию, став серьезным фактором поддержки для большевиков. А уже летом можно будет двинуть на Петроград армию в 70-80 тыс. человек, для которой покончить с большевиками не составит особого труда, учитывая хаос, воцарившийся в России начиная еще с февральской революции, который Маннергейм мог наблюдать лично. Принятие решения ускорило прекращение перемирия между Германией и Россией 18 февраля. Немцы быстро вышли к Ревелю (Таллинну) и взяли его, 24 февраля в руках немцев оказался Псков, после чего они приостановили свое наступление. Но угроза Петрограду не миновала.

Взятие немцами столицы Российской Империи могло разом перечеркнуть все надежды Маннергейма на свою освободительную миссию. Кроме того, упорное стремление новоявленных «белых» финских властей прочно связать себя с Германией ставило командующего «белой» армией в довольно щекотливую ситуацию, фактически невольно делая его в глазах всего мира, и в первую очередь русских, прямым союзником Германии против России. И Маннергейм спешил.

Ведение непосредственного планирования он поручил одному из шведских офицеров своего штаба Генри Пейрону. В шведской армии Пейрон носил звание капитан, но в финской был сразу повышен до полковника. Поскольку особого секрета из этого не делалось, уже в середине месяца поползли слухи о возможном походе на Петроград. Маннергейм объяснял его необходимость тем, что Россия рано или поздно все равно восстановит свое величие, а помощь со стороны Финляндии в ликвидации большевиков могла стать веским доводом в последующих переговорах о её статусе. Словно позабыв о своем обещании «освободить» Карелию, Маннергейм целиком и полностью сосредоточился на решении своей главной «исторической миссии» - освобождению от большевиков Петрограда. На пути к этой цели все еще оставалось препятствие в лице финских «красных», и уже 24 февраля 1918 г. Пейрон принялся за составление плана большого наступления «белых», вылившегося в итоге в решающее сражение финской гражданской войны под Тампере. Разгром «красных» на юго-западе Финляндии позволял взять по контроль главные базы Балтийского флота в Турку и Хельсинки.

Однако, к вящей досаде Маннергейма, на пути его планов стояла масса препятствий, мало от него зависящих. 3 марта под угрозой полного военного поражения правительство большевиков было вынужденно подписать тяжелейший мирный договор с Германией. С одной стороны, это играло на руку Маннергейму – угроза Петрограду со стороны Германии временно была устранена. Но с другой, по договору Балтийский флот обязан был в кратчайшие сроки покинуть Финляндию, а следовательно, планы по его захвату в финских базах можно было похоронить. Кроме того, ободренные полученной от Германии поддержкой финские националисты с удвоенной энергией принялись за практическое планирование силового отъема у России Карелии и Кольского полуострова. Уже 11 марта Маннергейм был вынужден утвердить т.н. «план Валлениуса», согласно которому границы будущей Финляндии должны были проходить по реке Свирь, далее по Онежскому озеру и Белому морю, включая Кольский полуостров. Уже 5 марта белофинское правительство сообщило в Берлин, что надеется, что предназначенные к высадке в Финляндии немецкие войска помогут финнам в «освобождении» Карелии.

Но Германия после подписания Брестского мира вновь резко охладела к финским экспансионистским планам. Она не только считала невозможным участие своих экспедиционных сил во вторжении в Карелию, но и финскому правительству настоятельно рекомендовала умерить свои аппетиты. Так германский посланник в Финляндии Август фон Брюк прямо заявил Маннергейму, что его воинственная риторика о завоевании Карелии неуместна. В отношении планов Свинхувуда по превращению Петрограда в самостоятельную республику тот же фон Брюк популярно разъяснил, что Россия – огромное государство, которое никогда не смирится с тем, что его лишили выхода к Балтике. Более того, немцы рекомендовали финнам «во избежание будущих конфликтов» отодвинуть границу от Петрограда в обмен на территории в Карелии или на мурманском побережье. Однако тут финны проявили невероятное упорство и не пожелали идти на уступки в отношении не принадлежащих им территорий, выдвинув совершенно дикие условия заключения мира с Советской Россией. За небольшой кусок карельского перешейка они требовали отдать им фактически всю беломорскую Карелию, предоставив, в том числе, выход к Белому морю.

Маннергейм же продолжал работать над реализацией своей «исторической миссии», хотя пришлось на практике отрабатывать и «карельский вариант». Чтобы не отвлекать от дел основные силы армии, он сделал ставку на местные сепаратистские настроения и прорабатывал вариант организации восстания в Карелии. Ну а чтобы потенциальные «восставшие» думали не слишком долго, в конце марта - начале апреля в беломорскую Карелию вторглись три отряда финских «добровольцев», общей численностью чуть менее 2 тыс. человек. Авантюра эта закончилась в итоге полнейшим провалом, но это уже другая история. 

Подбросив «дровишек» в лице пары тысяч финских националистов в огонь карельского «восстания», Маннергейм фактически оставил северную Карелию «вариться в собственном соку», сам продолжал усердно работать над осуществлением своей главной мечты. Тем более что после разгрома главных сил «красных» под Тампере в конце марта и высадки в начале апреля немецких войск исход гражданской войны в Финляндии был предрешен. К сожалению, какой-то конкретики о планах Маннергейма по свержению большевиков на этом этапе мне не известно. Вероятно, не получив согласия на нанесение прямого удара на Петроград, упрямый швед решил зайти с другой стороны. 22 апреля вышеупомянутый фон Брюк сообщал в МИД, что командование финской армии активно разрабатывает план наступления на Россию, при этом Маннергейм рассчитывает в результате свергнуть советскую власть и восстановить монархию. Интересно, что военные планы Финляндии на этом этапе подразумевали наступление через Приладожье, в направлении Петрозаводска и Лодейного поля.

Одновременно наш герой в меру своих возможностей старательно саботировал заключение мирного договора межу Финляндией и Советской Россией. Тем более что на данном этапе это было не сильно сложной задачей. Именно Маннергейм, наряду со Свинхувудом и сенатором Х. Ренваллем, родным братом того самого Торстена, организовавшего первую попытку захвата Петсамо, был инициатором выдвижения вышеупомянутых непомерных территориальных требований к России для переговоров при посредничестве Германии. Заключение мира лишило бы его возможности использовать финскую армию для вторжения в Россию.

В начале мая у Маннергейма вновь затеплилась надежда, что немцы рассорятся с Россией и перестанут возражать против похода на Петроград. 6 мая Германия в ультимативной форме потребовала от России удалить из района Мурманска вооруженные силы Антанты. Финны немедленно потребовали от большевиков передать Финляндии форт Ино на Карельском перешейке, что прямо подрывало систему морской обороны Петрограда. Правительство Ленина в тот же день было вынуждено согласиться с германскими требованиями, чем окончательно испортило отношения с Антантой. Несмотря на это, немцы все равно настояли на передаче Ино финнам. Но со своей стороны германский МИД высказался против финских планов наступления на Петроград – большевики на данном этапе в качестве властей в России устраивали Германию. Вместо этого финнам посоветовали обратить свои усилия на Карелию, но и в данном вопросе к середине мая германский МИД пересмотрел свою позицию и высказался против крупного вторжения финских войск в Карелию. По мнению немцев, финская армия была просто ещё не готова.

Вряд ли будет ошибкой утверждать, что в начале мая Маннергейм люто ненавидел не только большевиков, но и немцев. Последние постоянно мешали его планам, а финское правительство и после победы смотрело немцам в рот, лишь иногда решаясь возразить по основополагающим моментам, вроде территориальных претензий к России. Вероятно, последней отчаянной попыткой изменить положение дел стал демарш Маннергейма 16 мая, когда вопреки требованию парламента, сразу после парада, посвященного победе в Гражданской войне, он явился на заседание в окружении толпы солдат и произнес выдержанную в жестких тонах речь, требуя передать власти в «крепкие руки», забыть про партийные распри и вообще не идти на постоянные компромиссы с правительством. Речь, видимо, была эффектной, но безрезультатной. Более того, собрание егерей решило, что Маннергейма вполне можно оставить главнокомандующим, но вот его штаб следует «почистить» от шведских и бывших русских офицеров, что было натуральной пощечиной барону. Маннергейм отчетливо вспомнил т.н. «солдатские комитеты» летом 1917-го в России. Такого он вынести не мог и 20 мая подал прошение об отставке, которое, однако, не приняли. Очередной демарш главнокомандующего ровным счетом ничего не изменил.

Новый глава правительства, Ю.К. Паасикиви, все больше говорил о необходимости заключения мира с большевиками, поскольку они признавали независимость Финляндии, в отличие от вождей набирающего силу в России белого движения. Немцы все уверенней брали в свои руки реальное руководство армией, чистка штаба Маннергейма от «неправильных» офицеров продолжалась. В итоге неделю спустя Маннергейм повторно попросил отставку и на сей раз его ходатайство удовлетворили. Упрямый Главком начал откровенно мешать. 29 мая Маннергейм покинул Финляндию, а вместе с этим вроде бы был закрыт и вопрос о походе финнов на Петроград.

После отставки Маннергейм уехал в Стокгольм, где продолжал открыто говорить о своем желании подавить в России революцию и восстановить порядок, объясняя это тем, что в благодарность за это Россия потом признает независимость Финляндии. Сообщения о подобных разговорах отставного главнокомандующего в июне передавали британский и американский посланники в Швеции. Однако вскоре Маннергейм заболел т.н. «испанкой» и был вынужден переключиться на борьбу за собственную жизнь – эпидемия «испанки» унесла в Европе больше жизней, чем первая мировая война. Но Маннергейм выжил и отправился в Норвегию поправлять пошатнувшееся здоровье, откуда в начале сентября вернулся в Стокгольм, где и собирался провести зиму. Но у судьбы на Маннергейма были другие планы.

Пока Маннергейм боролся за жизнь, в самой Финляндии происходили весьма примечательные события. Как минимум до середины лета правящая верхушка страны уверенно ориентировалась на Германию. Причем настолько уверенно, что Свинхувуд и командующий немецкими войсками в Финляндии фон дер Гольц готовили проект заключения военного союза между Германией и Финляндией. Лидеры «белой Финляндии», едва завершив гражданскую войну, уверенно сталкивали страну в горнило войны мировой, а правительство начало прорабатывать вариант с возведением на престол Финляндии германского принца. Уже в начале июня председатель правительства Паасикиви представил в парламент закон о монархической форме правления в Финляндии. В парламенте разгорелась ожесточенная борьба между сторонниками монархии и республиканской формы правления, но последние в нем были в явном меньшинстве после изгнания депутатов из социал-демократической партии. Голосование состоялось 7 августа, и республиканскому меньшинству удалось с большим трудом добиться переноса решения этого вопроса на более поздний срок, после новых парламентских выборов. Но монархисты смогли обойти и это решение. Дело в том, что в Финляндии формально существовала форма правления 1772 года, согласно которой в случае угасания императорской династии парламент мог избрать нового монарха. Уже 9 августа парламент разрешил правительству сделать это самостоятельно. Но тут планам финских монархистов помешал… кайзер Вильгельм II. Финны прочили на трон сына Вильгельма принца Оскара, но Вильгельм от такого счастья отказался, в итоге лишь к концу августа определились с новой кандидатурой – принца Фридриха Карла Гессен-Кассельского, шурина Вильгельма II. Однако республиканцы снова смогли отложить избрание короля на месяц.

Между тем, в начале осени все больше политиков в Финляндии начали приходить к неприятному выводу, что ставка на Германию была ошибкой – последняя все более очевидно проигрывала войну. Уже 1 октября Паасикиви и еще несколько членов правительства поставили вопрос о переориентации Финляндии на Антанту, но остальные министры эту идею благополучно провалили, продолжая с отчаянием обреченных цепляться за идущую ко дну Германию. Тем не менее, правительство решило «подстелить соломку» и послало министра иностранных дел К. Энкеля в Стокгольм за Маннергеймом. Так уж вышло, что Маннергейм был фактически единственным из крупных финских политических деятелей, кто не запятнал себя тесным сотрудничеством с Германией. Финское руководство решило послать бывшего главнокомандующего в Лондон, чтобы добиться от британцев признания финской независимости и материальной помощи.

Здесь надо заметить, что Финляндия к этому времени находилась на грани экономического коллапса, в стране реально назревал голод. В связи с войной и революцией, сократилось производство, в связи с чем резко упал экспорт, дававший значительную часть поступлений в казну. Однако сократить импорт Финляндия также резко не могла, так как сильно от него зависела, и прежде всего, от поставок продовольствия. В 1918 году доля импорта во внешнеторговом обороте Финляндии составляла 69%, а на следующий год выросла до 74! Чтобы покрыть дефицит бюджета, финскому правительству приходилось лезть в долги, государственный долг страны за 1918-1920 годы вырос почти вдвое и достиг суммы в 1935 млн. марок, из которых почти четверть составлял внешний долг. Приходилось запустить печатный станок, в результате реальная стоимость марки к 1920 году упала в 10 раз по сравнению с довоенной. Стоимость жизни в Финляндии в 1919 году по сравнению с 1914-м выросла в 9,5 раз.

Маннергейм откликнулся на призыв Паасикиви и уже 4 октября прибыл в Хельсинки на встречу с регентом и членами правительства, согласившись в очередной раз взять на себя спасение Финляндии от надвигающейся политической и экономической катастрофы. А уже два дня спустя Маннергейм имел беседу с председателем Особого Комитета по делам русских в Финляндии А.Ф. Треповым. Беседа крутилась в основном вокруг темы «спасения России», причем Трепов прямо сказал, что Маннергейм – самый подходящий человек, который должен возглавить армию, способную взять Петроград и освободить Россию от большевиков. Правда армия должна состоять из русских, а не финнов, пусть и вооруженных на германские средства. С этой беседы фактически началась длительная игра в «кошки-мышки» межу русскими «белыми» с одной стороны и Маннергеймом с другой.

«Гром грянул» 5 октября, когда кайзер Вильгельм II обратился к президенту США В. Вильсону с мирными предложениями. Германии фактически проиграла войну, но вопреки здравому смыслу и логике, финские монархисты 9 октября протащили-таки в парламенте избрание Фридриха-Карла королем и немедленно направили делегацию в Германию «обрадовать» новоиспеченного монарха. Последствия ждать себя не заставили: 15 октября единственный из признавших Финляндию членов Антанты, Франция, разорвала отношения с Финляндией. Маннергейму пришлось ехать еще и в Париж…

Падение Германии вызвало в финском правительстве настоящую панику. В Хельсинки всерьез ждали, что армия большевиков вот-вот ринется на Финляндию, что вызовет новый революционный взрыв в самой Финляндии, помочь которой будет уже некому. Маннергейм, надо отметить, тему большевизации Финляндии в случае отказа ей в помощи педалировал весьма активно во время своего заграничного вояжа. Он не был бы сам собой, если бы смиренно просил союзников «понять-простить» Финляндию за её прогерманские заблуждения. Напротив, Англии он фактически выкатил пакет требований, необходимых для выживания Финляндии. В числе их был ввод британского флота в Финский залив, срочная продовольственная помощь в виде 120 тыс. тонн зерна, признание независимости и… согласие на поход финнов на Петроград с правом создания там нового правительства, которое бы восстановило порядок. И шантаж «большевизацией» сработал! Англичане согласились предоставить финнам продовольственную помощь, а флот в залив они собирались ввести и вне зависимости от просьб Маннергейма. Что до Петрограда – то этот вопрос оставили на потом. Решать его с финнами без участия русских англичане не намеревались.

Помимо прочего, в результате поездки выяснилось, что союзники не желают иметь дело с прогерманскими элементами в финском правительстве. Финны 27 ноября послушно переизбрали правительство, но сделали это в типичной для финской политики тех лет странной манере. В новом правительстве на шесть республиканцев приходилось шесть монархистов, упорно не желавших сдавать позиции. Причем новый председатель правительства Л. Ингман был как раз из последних. Естественно, новое правительство восторгов в Париже и Лондоне также не вызвало. Однако союзники недвусмысленно намекнули Маннергейму, что хотели бы видеть во главе Финляндии человека, пользующегося доверием Антанты, то есть его самого. Нет проблем! В последние дни ноября все еще находившийся в Лондоне Маннергейм получил сообщение, что он может теперь действовать как глава государства, официально же Маннергейм был избран регентом Финляндии 12 декабря, когда он был во Франции. В Хельсинки Маннергейм прибыл 22 декабря 1918 г., одновременно с первым грузом зерна из Англии. Склонность к эффектным жестам определенно в характере Маннергейма присутствовала.

Продолжение 

---

Маннергейм и Петроград. Часть 1

Маннергейм и Петроград. Часть 2

Маннергейм и Петроград. Часть 3